Ещё раз про детей

ещё раз про детей

Миллионы звезд плывут сегодня надо мной. Со своего подоконника я смотрю сразу в космос и вижу твою жизнь без меня. Только тогда мне не страшно. Но, если ты подходишь ближе и даешь мне свою ладошку, в этот момент я ощущаю приближение своей смерти, она становится физически осязаемой.

И твоя ладошка – проводник в бездну, откуда никому нет спасения, и к жизни, наполненной и настоящей, и к свету, который любовь и милосердие.

Никто и никогда не готовил меня к самому важному событию в моей жизни – быть мамой. Меня готовили к разным экзаменам, пугали физической работой и нищетой, стращали незамужеством (жуткое испытание для молодой барышни) и рождением больного ребенка (ведь мы все стали слишком старородящими). 9 месяцев мне рассказывали о беременности и родах, проверили литры мочи и крови, дабы определить готовность дать жизнь. Но никто никогда не оценивал мою возможность встретиться с этой самой жизнью и даже воспитывать её. А ещё нести за неё ответственность, а значит, по возможности, не болеть и не умирать.

К 30 годам, живя в многомиллионном городе, ты привыкаешь к мысли, что смерти нет, да и болезней, как таковых, тоже. Город тщательно бережёт тебя от печальных зрелищ. Гибель людей превращается в газетные заголовки. Слёзы одиночества или бессилие от нелюбимой работы – это максимальные амплитуды твоих несчастий. Всё, что может напомнить об истинном горе, укрыто за стенами больниц и решётками кладбищ, которые, до поры до времени, воспринимаются, как литературно-историческое городское дополнение. Смерти нет. Ты учишься, работаешь, дружишь, расстаёшься, плачешь, веселишься беспечно и высокомерно, не замечая, как что-то важное проходит мимо тебя. И даже, если вдруг рядом промелькнёт напоминание о горе, ты просто увеличиваешь концентрацию веселья и занятости. Несчастье и болезнь стали неприличными категориями. Говорить о болезнях – дурной тон. Общаться с неудачниками – табу. Только успех и счастье, здоровье и молодость. Именно поэтому мы не готовы… (нет, я не думаю, что можно быть готовым к встрече со смертью). Мы не готовы ни к чему, что выходит за рамки лилейно-розовой картины счастья, не готовы к обычному горю. Не готовы увидеть плачущего человека и утешить его. Зачем? Есть дежурные «всё будет хорошо», «я в тебя верю», «ты сильный», — слова, которые автоматически отключают тебя от горя, а значит, и от соучастия, сочувствия, милосердия. Мы начинаем сторониться всего человеческого. (Вообще уместнее писать «я», так как это я о себе). Иногда мне начинает казаться, что мы не готовы к рождению детей. Но, если задуматься, только это возвращает нам человечность.

Динара Ахметшина